Молога. Земля обетованная

Восемьдесят лет назад, в апреле 1941 года, началось заполнение Рыбинского водохранилища

Русская Атлантида, волжская Венеция, город-призрак, город-утопленник – как только ни называют затопленную Мологу в литературе. Рай на земле – так в один голос говорят о богатом, процветающем крае те, кому пришлось принести в жертву свое семейное счастье, налаженный быт и навсегда покинуть обжитые мологские места.

80 лет назад большая вода волей людей и обстоятельств начала стирать с лица земли древний город. При создании Рыбинского и Угличского водохранилищ было переселено 130 тысяч человек, уничтожено около 700 населенных пунктов, зона затопления составила 4500 квадратных километров.

Очевидцев тех событий почти не осталось, как и самой Мологи. Волны и песок «замыли» прошлое. Но есть воспоминания, полные тоски. Часть из них вошла в новую книгу «Сплоченная Молога». В качестве документальной основы издания председатель правления Землячества мологжан, директор рыбинского Музея Мологи Анатолий Клопов взял видеоинтервью у мологжан.

«Когда мы едем на Мологу, я обычно смотрю не по сторонам, а в воду, потому что помню каждый камешек и бугорочек Мологи. Она осталась для меня такой, какой была. Божественная природа, леса, зверя много, грибов, рыбы… Я пацанищем перемет на пятьдесят крючков ставил! А соловьев сколько! Народ – дружный, гостеприимный», — вспоминал коренной мологжанин Вадим Гускин, которого не стало в 2013-м.

«В Мологе каждый год проходила ярмарка. Чего там только не было! И одры, и телеги, и санки лакированные, и лошадушки, и сено. Китайцы привозили разные украшения, а персияне – ковры и шали. Изделия – со всей округи. Очень богато. На набережной была прогулочная часть. Здесь устраивался необычный праздник – Похороны ремня. На возвышении ставился «гроб», обклеенный изнутри лозунгами «Не бейте детей!», а внутри – здоровая пряжка. Раскладывали костер и сжигали под звуки оркестра. Музей у нас был изумительный, и театр или манеж – сюда приезжали артисты из Ленинграда, Москвы. А потом произошла трагедия. Нажитые веками дома начали сносить, ломать, взрывать. Слез – полно!».

Поэтесса Валерия Капустина, ушедшая тоже в 2013-м, искреннее считала, что Русь началась с Мологи.

«Как можно забыть такую обетованную землю? Тихую, спокойную, красивую, добрую. И люди-то, может быть, в Мологе были такими добрыми, что природа кругом сама была такой. Городочек зеленый. Все старались посадить в своих садах липы – не березы! Каждый дом имел корову, свое молоко, масло, сметану, творог и мясо. Народ белолицый, румяный, упитанный. А за рекой Мологой – Боронишинский луг. Каких только цветов там не было!

Однажды утром позавтракали, и мама говорит нам с сестрой: «Девочки, сегодня вам надо выполоть грядку моркови. Побыстрее сделаете, побыстрее пойдете купаться на Шексну». И вот в 9 утра прогудел пароход «Информатор» – землемеры на нем прибыли. Здесь будет море, говорят. Мужики не верили, нервно курили цигарку за цигаркой. Как переселяться? Ведь все надо снова. Как приживаться? Как скотина? Как дома разбирать? Мы перевозили в Рыбинск, на Слип все – каждую доску, кирпич, потому что на месте ничего не купишь. Продали мамин и папин костюмы, материалы на пальто, корову, овец, накошенное сено».

Род Николая Новотельнова жил в Мологе с XVII века. Еще мальчишкой вместе с матерью мологжанин перебрался из затопляемого края в Рыбинск. Отца с ними уже не было – его, представителя купечества, участника Первой мировой войны, по наговору арестовали за агитацию против советской власти. Николаю пришлось быстро повзрослеть. Образ родной Мологи всегда был с ним до конца его дней. Новотельнов ушел в 2019-м.

«Конечно, для постороннего человека – это какой-то заштатный городишко, который не находился ни в центре промышленности, ни науки. Молога оказалась как-то в стороне от цивилизации и оставалась такой, какой была лет 100-300 назад».

Новотельнов вспоминал, что тяжелой промышленности и машиностроения в городе не было, не ходили туда и поезда, но заводики имелись – экстрактный завод перерабатывал плоды и ягоды, кирпичный завод обеспечивал округу стройматериалом, были швейная, обувная, гужевая артели, элеватор по очистке семян луговых трав. Машинно-тракторная станция обслуживала 13 районных колхозов. Ребята учились в трех городских школах, молодежь – в молочно-индустриальном и дошкольном техникуме, работало ремесленное училище.

«Молога была очень уютной и чистой, стояла на возвышенном песчаном месте на стрелке двух рек – Мологи и Волги. Позади города – сосновый бор. Грязи мы не знали. Летом сюда приезжали на отдых дачники из Москвы, Петербурга и других городов.

Детство было счастливым и проходило в активном отдыхе. Помню, в 1930-х годах устраивались ярмарки. Здесь и музыка, и карусели. Приезжали китайцы – продавали детские мячики, надувные петушки, длинные конфеты, намотанные соломкой.

Наш дом был деревянным, но считался купеческим. Держали корову, кур, поросят.

Впервые о переселении я узнал в десятилетнем возрасте, поэтому особых эмоций у меня не было. Но когда непосредственно переселялись, мне было четырнадцать. Рыбинск мы воспринимали как какую-то столицу, поэтому чувствовали, что едем даже в лучшее место, чем Молога. А пожилые люди очень болезненно все воспринимали. Летом 41-го я побывал в разрушенной Мологе. Оставались еще высокие, не тронутые водой места. Здание школы, в которой я учился. Конечно, на Мологу смотреть было тяжело – как разбомбленный город. А ведь такого счастливого времени, как там, в моей жизни уже больше не было».

Мария Кувшинникова, ее не стало в 2018-м, была потомственной мологжанкой, старожилом среди коренных мологжан, после переселения заботилась о культурном досуге рыбинцев свыше 30 лет.

«В Мологу мы переехали из деревни Подмонастырская слобода. В последнее время перед затоплением в городе оставались пять улиц: Набережная, Республиканская, Коммунистическая, 1-я Советская и 2-я Советская. За последней сразу начинался строевой лес с высокими тридцатиметровыми соснами. И чего там только не было! Можжухи с черными ягодами, которую редко где встретишь, было полно. Земляника, черника, брусника, ежевика, морошка, клюква, малина и черная смородина.

Был Долгий ручей, который отделял от остальной Мологи четыре квартала, и через него – большой деревянный мост. В этом ручье было столько черемухи – ужас! Когда ягоды поспевали, мы ели их до оскомины. Особенно хорошим было животноводство из-за заливных лугов с прекрасными травами. За сливочным маслом и сыром в Мологу приезжали из далеких городов.

В реке Мологе водилась осетровая рыба. Всем была богата Молога, но главная ее ценность – трудовой человек. Урожаи богатые всегда, мельницы с огромными крылами. В 1935-м дошел до народа слух о переселении. У всех – слезы на глазах. Через год начали рушить церкви. Если в доме были мужчины, то они старались переселиться сами. Как мой дед из деревни Чернятино. Сорок с лишним километров добирался на плоту до Рыбинска. Тяжело было. Сколько слез пролито…».

Во время затопления потомственный мологжанин Геннадий Корсаков был еще слишком мал, чтобы помнить подробности. Зато их хорошо помнили мать, братья и сестры. Повзрослев, Корсаков сам стал исследовать Мологский край, пропадая в архивах.

«Молога – лишь маленький кусочек из всей массы переселенцев, которых было более ста тысяч человек. Волгострой согласился перевезти пять тысяч городских жителей, а деревенские все делали сами. Колхозы организовывали своих возчиков и плотников. На связанные плоты укладывали все детали дома: бревна, доски, на доски – кирпичи от печи, рамы, стекла, коробки дверные и оконные. На плоту устраивали шалаш, поскольку могли плыть и два дня.

Нас привезли в ярославское Заволжье. Мокрые бревна выкатили на берег, сложили в штабеля. В первый год дом не смогли собрать. Хоть переселенцы и освобождались от работы на год, никакой компенсации не получали. Отцу пришлось срочно идти на работу. На новом месте оказалось плохо даже с дровами, в отличие от мологских земель, где с этим проблем не было. К холоду добавился голод. Несколько членов семьи заболели дистрофией, и мы перебрались в Рыбинск, к бабушке. Здесь хотя бы каждому полагалась порция хлеба по карточкам».

Геннадий Корсаков умер в 2012-м.

Из воспоминаний Галины Гусевой: «У нас была своя лошадь, поэтому с переселением было полегче. Но все равно столько всего пришлось оставить.

С Мологой мы расставались очень тяжело. Такие садочки у домов, яблони… В 1940-м, когда мне было десять, до Перебор ехали на барже. Пешком пошли за Волгу на улицу Карпунинскую. Там дома уже стояли выстроены. Не просушены. Дров не заготовлено, лошади в сараюшке не развернуться. Жизнь была очень трудная. А в войну еще хуже стала».

Антонина Шеломова, сейчас ей 94 года, называет Мологу городом несбывшейся мечты. Память вновь и вновь возвращает к тем дням, когда мологжане покидали родную землю. Как сверкали белизной кувшинок и обилием рыбы речки Шумаровка, Чеснава, Латка. Озера полные карасей. Курлыканье журавлиных стай, обучающих свое потомство к осеннему перелету. Не забыть и прощальный колокольный звон Воскресенской церкви в селе Шумарово. Словно все это сон, другое измерение.

Антонина росла в семи километрах от него, в деревне Большая Режа. Несколько раз, в 36-м и 37-м годах бывала в городе. «Мы с мамой туда ездили на лошадке по красивой песчаной дороге, окруженной раскидистыми соснами. Навещали моих сестер: одна училась в дошкольном техникуме, другая работала в детском саду. Помню очень большой базар и церковь. В то время все мы радовались жизни. И тут – как гром среди ясного неба – переселение! Сельский народ всегда более законопослушный, поэтому как бы ни хотели люди, уезжали. Плакали, но ехали. Мы взяли все до единой капли – вплоть до граблей, лопат, кукол и кошек. Никто нам не помогал, но и никто не подгонял. Переселились на свободные земли колхоза «Свободный труд» в район железнодорожной станции Харино. Домик наш уже был построен – в чистом поле. Однажды мы – тринадцать девчонок – поймали грузовую машину, шедшую на Брейтово, и без спросу уехали в бывшую Большую Режу. Скучали по родным местам. В реке вода – парное молоко. Выкупались, наелись фруктов в саду. Ночью заревели – а заберут ли нас родители? Приехала телега, нас не ругали».

Потому что тоска по родному краю была одна на всех.

По материалам книги «Сплоченная Молога», 2021 год