Быть в маске – судьба моя. «Золотая маска» актера Ярославского ТЮЗа «закольцевала» Год театра в России

Феерически и триумфально завершается Год театра: в одной из самых престижных номинаций главной национальной театральной премии страны «Золотая маска» победил ярославец Виталий Стужев.

– Получить «Золотую маску» в Год театра особенно почетно. В списке лауреатов  – сплошь звездные имена. Что вы ощутили, оказавшись в столь блестящей компании?

– Для меня особенно волнительно, что это специальная премия, присужденная «За выдающийся вклад в развитие театрального искусства». Победу в этой номинации нельзя получить случайно. Для этого нужен гигантский пласт творческих свершений. В прошлом такой чести удостаивалась лишь замечательная ярославская актриса Наталья Ивановна Терентьева, ушедшая из жизни в этом году. Встать вровень с ней  – дорогого стоит. За 63 года работы в театре я сыграл порядка 230 ролей, из которых 170  – центральные, а свыше 50  – первые роли мирового классического репертуара. Я горжусь еще и тем, что воплотил на сцене 7 героев Шекспира. К сожалению, среди них нет Короля Лира. Сыграть его  – моя хрустальная мечта.

– Вы работаете в театре с 1956 года, но на сцене фактически с пеленок?

– Я вышел на подмостки раньше, чем научился ходить. Родители были актерами, дядя  – известный кинорежиссер. Перед войной отец и мама работали в Оренбургском театре. Он  – ведущий актер, она  – недавняя выпускница первой студии при театре имени Волкова, только начинавшая свой творческий путь. Ей едва-едва исполнилось 20, когда я родился. Вскоре она вновь начала репетировать, а так как дома оставить меня было не с кем  – брала с собой в театр. Там со мной нянчились все, у кого появлялась свободная минутка. Я рос как сын полка. А в 6 месяцев меня официально ввели в спектакль. В нем мама получила небольшую роль, и специально для нее режиссер расширил образ, дописав в театральной программке «женщина с ребенком». А в семь лет на сцене Рыбинского театра я получил «боевое крещение»  – сыграл внука лесника в пьесе Погодина «Кремлевские куранты».

– Сегодня все стремятся к успеху, который зачастую становится смыслом жизни. К вам он пришел очень рано. Считаете ли вы себя баловнем судьбы?

– Госпожа удача действительно была ко мне благосклонна. После окончания школы я немного поработал в Рыбинском драмтеатре, а потом махнул на Урал.

В театре города Лысьва Пермского края царил ажиотаж: заканчивалась многомесячная работа труппы над трагедией Шиллера «Коварство и любовь». Билеты на одну из лучших пьес мирового классического репертуара были распроданы на неделю вперед. Через пару дней должна была прибыть высокая комиссия на приемку спектакля. И в этот беспрецедентный по накалу эмоций момент вдруг выяснилось, что замечательный московский актер, играющий главного героя, запил. Привести его в чувство оказалось невозможно. Представляете, что тут началось! Руководство театра в панике. И тут являюсь я  – юнец без театрального образования, серьезного опыта  – и предлагаю с максимализмом и беспредельной самоуверенностью своих неполных 19 лет: «Давайте я сыграю!». Все были шокированы наглостью новоявленного театрального Д'Артаньяна. Удивление, ирония, смех поначалу были мне ответом. Но потом режиссер подумал: а что, собственно, мы теряем? И два дня без сна и отдыха мы вкалывали. Тогда как актер я мало что умел. Но неопытность искупали бешеный темперамент, непосредственность, юношеская влюбленность в свою партнершу и страстное желание проявить себя. Высокая комиссия дала нам «зеленый свет». Публика встретила премьеру восторженно. На следующее утро я,  как говорится, проснулся знаменитым. А вскоре получил еще одну центральную роль  – пылкого и романтичного «дикаря» Пабло в пьесе Алехандро Касоны «Третье слово». Когда уходил в армию, на вокзал меня провожали труппа в полном составе и половина зрительного зала. У лейтенанта, сопровождавшего новобранцев, вытянулось лицо, когда он увидел такую внушительную процессию.

Да, мне повезло оказаться в нужное время в нужном месте, но для настоящего успеха этого недостаточно. Требуется постоянно работать над собой, расти, сочинять каждый сценический образ и внешне, и внутренне. Чем больше находок в походке, манере речи, характере  – тем он живее, достовернее, органичнее и тем больше вероятности, что зритель в него поверит.

– Вы не изменяли театру, но не раз меняли подмостки и города. Почему?

– По натуре я путешественник. И хотя везде работалось хорошо, время от времени, как Синдбада-морехода, меня тянуло «поднять якорь» и отправиться в плавание к новым берегам. Я раскладывал огромную карту страны – она занимала едва ли не всю комнату – и выбирал город, куда хотел бы поехать.

– В одном из таких путешествий  – в Красноярске, в тамошнем театре  – вы встретили любовь своей жизни  – Людмилу Брыткову, одну из самых прелестных и талантливых театральных актрис советской провинциальной сцены, которую Марк Захаров приглашал в «Ленком», а Георгий Товстоногов – в БДТ. Но она вместо этого отправилась вместе с вами в Ярославль?

– Нас звали в Большой драматический театр  – в то время лучший в мире, но мы испугались, что будем выглядеть в нем провинциалами, и отказались… О чем потом, признаться, очень жалели. Но и в Ярославле  – а это творческая колыбель моей мамы, город, который я очень люблю, – нам посчастливилось сыграть немало интересных ролей.

– Вы служили в театре имени Волкова, в «Театре на Набережной», и вот уже много лет работаете в ТЮЗе. Какие свои работы считаете самыми любимыми?

– Их много. Например, Бенвенуто Челлини в моноспектакле «Жизнь флорентийского мастера Бенвенуто Челлини, рассказанная им самим». Мы начали его репетировать с Людмилой Зотовой  – актрисой, режиссером и очень близким мне по духу человеком  – в «Театре на Набережной» (это был первый в России театр в художественном музее), потом подключился тогдашний главный режиссер ТЮЗа, очень уважаемый мною Александр Кузин. Размышления о жизни и человеческой природе, записанные ювелиром, скульптором, художником, воином, музыкантом эпохи Возрождения до сих пор ранят сердце своей искренностью и проникновением в суть вещей. Или вот другой моноспектакль  – «Иуда Искариот» по наполненному мощной энергией рассказу Леонида Андреева. Я считаю это произведение одним из самых глубоких и пророческих в мировой истории.

В театре имени Волкова мне очень нравилось работать в партнерстве с замечательным режиссером Глебом Дроздовым, поставившим много ярких, интересных спектаклей. Вместе с ним мы создали первый в стране контрактный театр «Колесо», пользовавшийся необыкновенным успехом. С этим коллективом мы поставили на уши пол-Европы.

– А как вы относитесь к современному театральному авангарду?

– Хорошо  – если для режиссера главное не внешние эффекты, не хайп, а глубокое постижение материала, гражданская позиция, обращение к чувствам и мыслям зрителя. И наоборот, когда на первый план выходит не смысл, а буйная, но бессодержательная фантазия, игра света, дым, громыхание, мельтешение  – меня это не впечатляет. Вдумчивого зрителя, думаю, тоже. Он тонко чувствует фальшь, а ей на сцене, как в любви, места нет.

Постановщик – профессионал с большой буквы – не будет коверкать автора, а найдет другие способы сделать пьесу остро современной. Например, Александр Кузин в произведении Горького «На дне» увидел трагическую историю «лишних» людей (одного из них – Барона – сыграл я). Они умны, по-своему талантливы и могли бы быть полезными обществу, но оказались – по чьей вине, отдельный разговор! – выброшены из жизни, прозябают в нищете. Разве это нашим современникам не знакомо?

А в трагедии Шекспира «Отелло», где я играл главного героя, режиссер разглядел столкновение двух цивилизаций. В лице мавра и Дездемоны они, казалось, сблизились, заключили союз, подкрепленный пылкой взаимной любовью. Но одного тонко поданного навета хватило, чтобы ее погубить. Сегодня это нам ничего не напоминает?

– Трудность актерской профессии в том, что нужно не просто вжиться в роль, отрешившись от истинного себя, но и каждый раз со сцены делиться с публикой энергией. Это ж каким термоядерным зарядом надо обладать!

– Несмотря на то, что у меня за плечами огромный отрезок жизни в театре, я до сих пор перед выходом на сцену волнуюсь. Без этого волнения  – как мы говорим, «нерва»  – не перебросишь свою эмоцию зрителю. Покой в душе  – фиаско для актера, и,  ощутив его, я стараюсь немедленно себя чем-нибудь «вздрючить», вывести из состояния комфорта.

– Все знают, что вы буквально живете сценой. Работаете и в Ярославле, и в столице – в Московском государственном драматическом «Ведогонь-театре». А что вас увлекает вне профессиональной сферы?

– Я мастер спорта – в молодости играл в дублирующем составе одного из ведущих российских футбольных клубов и до сих пор остаюсь страстным болельщиком. Очень переживаю за российских спортсменов, которым грозит отстранение от Олимпиады и чемпионатов мира. Дыма без огня не бывает, но, по-моему, нашу спортивную державу наказывают слишком сурово. С интересом слежу за творчеством своего сына Андрея – он рок-музыкант, композитор и поэт, пишет потрясающие стихи. А еще мне нравится общаться с людьми – самыми разными. Я провел сотни творческих встреч в библиотеках, центрах инвалидов, студенческих аудиториях, на предприятиях и даже в исправительных колониях.

В декабре прошлого года в качестве посла российского театра отправился в Донбасс. Встречался с жителями Донецка, Луганска, Шахтерска, Краснодона, Молодогвардейска и убедился  – мы думаем и чувствуем одинаково, нас всех питает русская культура.

Фото Анны Соловьевой  и из архива